БОГОМОЛ

 

Он подошел к дому, где мы проводили тогда молитвенные собрания, и долго стоял у калитки, не решаясь войти. Когда служение закончилось, верующие стали расходиться по домам, с интересом разглядывая незнакомца, который невольно привлек их внимание. Он же старался казаться спокойным, но это еще больше выдавало его волнение. Кто-то из верующих пригласил его войти в дом. Он вошел и вместо приветствия спросил: «Кто тут у вас главный? Я хочу поговорить с ним».

Так я познакомился с Николаем.

Мы прошли в отдельную комнату, сели за стол, и я смог лучше рассмотреть его. Выглядел он лет на пятьдесят, хотя впоследствии я узнал, что ему не было и сорока. Осунувшееся, давно не бритое лицо, воспаленные, с лихорадочным блеском, глаза, дрожащие руки, которые он не знал, куда деть, – все говорило о том, что передо мной человек нелегкой судьбы. Грязная куртка, на которой отсутствовало несколько пуговиц, свидетельствовала о неурядицах в семейной жизни.

Он долго молчал, а я не торопил его, ждал. Было видно, что в нем происходит какая-то внутренняя борьба. Тогда я предложил помолиться и встал на колени. Николай остался сидеть. Он настороженно, с интересом наблюдал за мной, но когда я в своей молитве сказал: «Господи, помоги Николаю, даруй ему мир и покой; благослови его, Господи!», – он не выдержал, упал на колени и зарыдал. Николай обхватил голову руками и сквозь слезы почти кричал: «Господи, прости! Господи, прости!..» Слезы все еще лились из его глаз, но это были уже другие слезы. Слезы облегчения и умиротворения. Слава Господу! Он услышал нашу молитву.

Мы сидели за столом, и Николай рассказывал о себе, о своей неудавшейся жизни. Говорил он торопливо и путаясь, как будто боялся, что его не дослушают до конца и он не успеет сказать самого главного.

В тот вечер вся его жизнь прошла предо мной. Будничная и до боли знакомая, как у многих моих сверстников. Трудное детство без отца, восемь классов, ПТУ, потом армия. Работа, которая ничего не давала, кроме самой работы; она научила терпеть унижения и унижать других. Друзья... не было друзей у Николая, была компания. Собирались ежедневно во дворе между домами, выпивали и допоздна под гитару горланили блатные песни. Жизнь казалась веселой и беззаботной.

Семью он имел недолго. После женитьбы на время оставил дружков, но когда родился сын Петька, он «на радостях» запил так, что забыл забрать жену из родильного дома. Не раз обещал ей бросить пить, но жить без водки уже не мог. И однажды, поздно вечером, Наталья, его жена, с маленьким ребенком на руках ушла из дома. Он не волновался, думал вернется, но она не вернулась...

Николай замолчал. Ему было трудно говорить, но не говорить об этом он уже не мог. И он продолжил свое повествование: «Работал в нашем цехе один человек, с виду самый обыкновенный, но был он верующим. Он так сильно отличался от всех нас, так сильно не вписывался в общепринятые представления о справедливости, порядочности, добре и зле, что его считали почти ненормальным. Даже то, что никогда не отказывал дать денег в долг, хотя частенько не получал их обратно, вызывало всеобщие насмешки и издевки. Особенно преуспели в этом я и мои дружки. Мы без устали придумывали различные пакости для него, стараясь перещеголять друг друга. Нас частенько забавляло, но чаще доводило до «белого каления» то, что он никогда не отвечал тем же. Был он всегда спокоен, и не было в нем ни раздражения, ни обиды.

Сколько я ни старался, не могу вспомнить его настоящего имени, только звали мы его Богомолом или Баптистом. Был он немногословен, и если говорил, то непременно об Иисусе Христе. Помню, однажды он сказал:

– Наша жизнь целиком и полностью зависит от Бога, и без Него сам человек ничего не может сделать.

Мне это было непонятно, и я смеялся ему в лицо.

– Нет, – говорил я, – я сам кузнец своего счастья. На себя самого: на свои руки, ноги, на свои зубы только и могу положиться, а твой Бог – это сказки для слабых, и я не нуждаюсь в Нем. Ты говоришь, только Бог дает истинное счастье и свободу. Ну скажи, какое это счастье, а тем более свобода, если ты не можешь выпить и покурить?

Он спокойно ответил:

– Я свободен от этого, а ты – раб. Раб вина и сигарет, потому что не можешь не пить и не курить. Ну, а зубы твои рано или поздно выпадут. На что тогда будешь надеяться?

Однажды в обеденный перерыв мы сбросились на бутылку. Разгоряченный водкой, я кричал ему в лицо под одобрительный хохот друзей:

– Как же ты утверждаешь, что Бог любит тебя? Пашешь, как проклятый, а получаешь гроши! Мастер заездил тебя, придирается по мелочам! Посмотри, кто в бригаде к тебе хорошо относится? Все знают – ты баптист, а значит – враг! Мы тебя сейчас удавим, а власти нам спасибо скажут.

В ответ Богомол сказал:

– Да, я враг, враг козней дьявольских. Потому что «...наша брань не против плоти и крови, но... против духов злобы поднебесных».

Я не совсем понял смысл его слов, но в тот момент они были для меня подобны удару грома в ясный день. Я смотрел на него, ловил ртом воздух и не знал, что сказать. Видя мое замешательство, дружки разразились хохотом, но уже в мой адрес. Потом этот самый «дух злобы», о котором он говорил, сыграл со мной злую шутку. Не помня себя от ярости, я подскочил к нему и наотмашь ударил его по лицу.

Отрезвление пришло мгновенно! Я едва доставал ему до подбородка, он же был человеком сильным. Как молния пронзила мысль: «Сейчас он размажет меня по стенке, и никто уже мне не поможет...»

Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза. То, что я увидел там, я осознал много лет спустя: в его глазах были жалость и сострадание ко мне.

Он ушел, и кто-то бросил ему вслед:

– Струсил, хвост поджал!

Никто, даже сам говоривший, не верил в это. Это было нечто другое, непонятное никому, ведь так легко утвердить себя победой над слабым в коллективе, где царит закон волчьей стаи. Но он не ответил ударом на удар.

А потом в дальнем углу цеха, за кучей сваленных досок, я случайно услышал его молитву: «Господи, прости ему содеянное, благослови его!» Это была молитва обо мне. Я запомнил ее на всю жизнь.

Вскоре я на работе получил травму. Он был единственным, кто пришел в больницу навестить меня. Принес свежие яблоки, молча положил на тумбочку. Мы почти не разговаривали, и я старался не смотреть ему в глаза. Когда он ушел, я смотрел на эти яблоки и думал: «Что я знаю о нем, только то, что он богомол, баптист? Как только выйду из больницы, надо поговорить с ним, узнать его поближе...»

Но встретиться с ним мне больше не довелось. Когда я вернулся в цех, его уже не было. Власти арестовали его и вскоре осудили за так называемую антисоветскую пропаганду: он распространял Библии и еще какие-то книги религиозного содержания. На заводе посудачили об этом и вскоре забыли о нем. Забыл его и я.

Всякое было в моей жизни за последнее время, больше плохого, чем хорошего. Ушла жена. Потерял сына. Лечился от алкоголизма несколько раз, но нет у наших врачей лекарства от этой болезни.

Лет десять прошло с тех пор, как видел я Богомола в последний раз, а все стоит он у меня перед глазами. И так мучает меня совесть, по ночам спать не могу. Все вижу его глаза, слышу его молитву: «Господи, прости ему содеянное, благослови его!»

Мы плакали вместе с ним и не стеснялись своих слез. А он, все еще терзаемый угрызениями совести, просил прощения за обиды, нанесенные безымянному Богомолу, в котором я без труда узнал своего отца. Отец так и не вернулся домой из ссылки. Не вернулся и в церковь, где был служителем и где теперь служу я.

И мысль, от которой радостно забилось сердце, озарило все мое существо: «Нет у Бога безымянных детей, каждого назовет по имени, каждому отрет слезу». И за все Ему слава во веки!

 

Александр Юсов